(Печатается по еженедельному художественно-литературному журналу "Новая Всемiрная Иллюстрацiя" №43, 1912 г. Орфография оригинала сохранена. В сокращении.)

Игра разгоралась с каждой минутой. Мишин выигрывал, я оставался при своих, а Василий Петрович, или как мы его называли "старец лукавый", почему-то тщательно скрывал истинное положение своих финансов.

Игра была, пожалуй, не крупная, по гривеннику партия, но зато уж очень занимательная. Косточки домино - так и щелкали. Гришин нервничал. К нему все время попадал дуплет пятерки, который он, торопясь, неосмотрительно выхватывал из общей кучи. Говорю "неосмотрительно", так как мы все прекрасно и сразу узнавали его по очень заметному изъяну белой кости на одном из углов.

Если мы слишком углублялись в игру, то Гришин тихонько ее спихивал и брал другую, но если мы это замечали, - то о пощаде не могло быть и речи. Ему энергично всовывали этот несчастный дуплет и лишали очередного права выставлять кость первым, лишали "выходки", как говорилось у нас.

Скоро обстоятельства стали меняться. Мишин и я заметно увеличили каждый свою стопочку серебра, а лицо Гришина, этот безошибочный барометр истиннаго финансоваго положения своего господина, - стало чрезвычайно мрачным.

Поведение "старца лукаваго" вдруг резко изменилось, и всем нам, и сразу внушило серьезные опасения.

При требовании уплаты гривенника за последнюю партию, - "старец" как-то неестественно торопливо стал запускать свои пальцы во все жилетные, пиджачные и брючные карманы, пока не выложил мелкими медяками требуемую мзду победителю. Мы переглянулись.

На новую партию "старец" снова взял требуемый комплект костей; взял, правда, осторожно, что новичек приписал бы, пожалуй, нежеланию с его стороны нарваться на дуплет с изъянцем, но решительно. Партию опять взял Мишин. Когда, вместо ожидаемых трех гривенников, перед ним очутилось только два, - Мишин флегматично заявил:

- Господа! Какая-то скотина играет без денег!

- Ну, за мной, - с неудовольствием буркнул "старец".

- За тобой я вижу буфет, вижу зеркало, а гривенника что-то не разглядеть!

- Игра не состоится! - ядовито весело сказал проигравшийся Гришин и отнял у "старца" кости.

- Да, ну вас! Говорю - за мной.

- Нет, друг мой! Мы условились на наличныя и поэтому давайте наличныя. Если же их у вас нет, то оставляйте игру и убирайтесь к черту! и пусть мой погибший гривенник воззовет к вашей совести и пробудит в ней кошмарныя ощущения уличенного арапа!

- Экой ты жадный, Мишин! Ограбил ведь меня, а из-за гривенника и отыграться не даешь! Смотри, что наиграл!

- А это, сэр, не ваше дело.

- Да…а…а… "Что бы здесь выигрывать решиться - вам нужно все забыть! родных, знакомых, честь"… продекламировал кто-то из случайных наблюдателей.

- Не советуй, друг! Он все это давно забыл! - отозвался другой.

Мне стало надоедать:

- Бросьте, господа, скулить! Дело ясно: "старец"! убирайся вон.

- Да ну вас к черту! давай с рубля сдачу.

- Вот это другое дело! Давно бы так. С тобой, чертом, свяжись только.

- Извольте получить 9 гривен. Делайте вашу игру, господа!

Игра стала продолжаться.

Этот рубль, появившийся на свет Божий с наложением щипцов, никого не удивил. Дело обыкновенное и называлось оно у нас: "зажать шансик".

- Пожалуйте, господа! Последнее действие! - громко крикнул нам снизу помощник режиссера.

Я и забыл сказать, что сидели мы в нашем актерском фойе, и группа наша, играющая в косточки, являла собой незаурядную картину:

Играли: Король - это я, Озрик - Мишин, Розенкранц - Гришин и тень отца Гамлета - "старец". Розенкранц и Тень давно уже кончили свои роли, но увлеклись игрой и забыли переодеться. На сцену должны были итти я и Мишин.

- Баста!, - сказал я, - пора идти умирать.

- Эй…э…э…э! Вот так так! Эй, ты, тень, принц крови, - вдруг завопил Мишин, - ты что мне дал, мерзавец?

- Как, что?

- Как, что? А это что?

- Ну, рубль.

- Не ломай дурака! Что это за медаль? Мы все наклонились над рублем. Рубль был как будто и обыкновенный, и вместе с тем невиданный. Безусловно серебряный, полный весом, старой чеканки. Орел был обыкновенный, а решетка совсем странная. Профиля не было, старинной надписи тоже, а стояла какая-то башня, а под ней дата.

- Это медаль! - послышалось со всех сторон.

- А где же ушко?

- Ушко он откусил!

- Ну и мазурик ты, "старец"! отдай мелочь - чем сдачу получил! Ведь при свидетелях менял.

- Да ведь сдачи-то осталось у меня 7 гривен.

- Черт с тобой! Давай 7 гривен.

- Нет, Мишин! Я за него с тебя рубль мелочью получил, рубль и должен тебе отдать. А прощать мне мои долги, хотя бы и в 30 копеек, я не позволю. Я горд, Миша! Ты его храни, да смотри - хорошенько храни, и я его у тебя, Бог даст, когда-нибудь и выкуплю.

"Старец" явно глумился.

- Ты мне, жулик, лазаря не пой, а давай 7 гривен.

- Нет, Мишин, не могу! Совесть не позволяет. Говорю: храни - выкуплю.

- Ну и прохвост же ты, братец! Давай полтинник! С паршивой овцы - хоть шерсти клок.

- Эй, вы, там! Озрик, Король! на сцену черти! Занавес пошел, - заорали снизу.

Побежали на сцену. По дороге я спросил "старца", откуда у него этот рубль.

- Какая то бестия всучила мне его две недели тому назад, и до сих пор никак сбыть не мог.

Озрик играл на сцене с большим неудовольствием. Я же нетерпеливо мечтал, чтобы меня поскорее закололи. Вот меня убили, Озрик доложил, что полагается, о юном Фортинбрасе, который якобы за кулисами салютует английским послам, Горацио поговорил с ангелами - и занавес опустился. Моментально воскреснув, подобрав золотую мантию, я пустился в уборную, куда скоро сошлась почти вся мужская труппа, занятая в последнем акте. "Старец" тоже был тут. Все рассматривали рубль. Он долго ходил по рукам, пока не очутился у одного актера, прозванного "энциклопедией" за свое всезнайство.

- Ого-го-го! Господа! Рубль этот юбилейный и совсем не медаль. Выбит он в память издания одного закона в 18.. году. В настоящее время является редкостью. На прошлой неделе я читал в газете, что какой-то нумизмат ищет подобный, который им и оценивается в 17 рублей. Чей он?

- Мой! - дружным дуэтом отозвались Мишин и "старец".

- Нет, врешь, брат, мой! - сказал Мишин, и выхватил у энциклопедиста рубль.

- Был твой, а теперь получай рубль мелочью (у него оказалось мелочи на два рубля) и отдавай! Ты при свидетелях обещал мне хранить его, пока не выкуплю.

- Господа! Я выкуплю!

- Выкупи себе брюки! Стыдился бы в таких ходить! А обещать я тебе ничего не обещал. Надо было брать его за 7 гривен, а теперь - дудки, - рубль - мой!

Мы все решили, что рубль - Мишина. "Старец" совсем скис. Он долго пытался всех нас убедить, что он не тот рубль вынул из кармана, что рубль заветный, что он сам подозревал его истинную стоимость, но я ему напомнил его рассказ о бестии, вручившей ему эту монету, и он грустно умолк.

- Не плачь, "старец", сказал Мишин. Вот пройдут праздники, откроются лавки меняльныя, я его продам, да и угощу тебя… копеек эдак… на сорок.

Почет окружил Мишина. Счастливый и богатый обладатель рубля ценою в 17 рублей, он гордо расхаживал вечером по нашему фойэ, не переставая быть предметом бесконечнаго любопытства. Приходили актрисы, знакомые, наши курьеры и плотники, и все смотрели с наслаждением на этот "гранд рарите", как уже успели прозвать этот рубль. Но лавки были закрыты три дня подряд ввиду праздников, и реализовать этот рубль не представлялось возможным. Мишин садился играть в домино, и так как вся обыкновенная звонкая наличность уже за обедом испарилась, то, в виде обезпечения долга, - он гордо выкладывал перед собою этот рубль. Подавленные таким веским аргументом, все игроки с удовольствием принимали на себя его долги. Их оказалось, в конце концов, на 7 рублей 30 копеек. Но что это был за пустяк в сравнении с истинной стоимостью рубля!

В первый же день мы пошли в ресторан. Плотно пообедав, мы вызвали знакомаго метрдотеля и, временно скрыв обыкновенную наличность, лениво ему заявили:

- Николай Петрович, этот рубль стоит 17 рублей. Бог с вами, берите его в 16-ти и давайте сдачу.

- Вы, Николай Иванович, - скромно он обратился к Мишину, - нумизмат-с, а мы нет-с, и рублик затрудняемся принять. Но, по знакомству, за рублик его примем-с. Они, ведь, серебряные-с.

- Как угодно. Получите по счету настоящими. А жаль мне вас. Могли нажить не рубль, а больше. Любитель может дать и 25.

- А где он, - любитель-то тот-с?

- Как, где? Да в каждой лавке.

- Боимся не встретить.

Решено было операции с этим рублем больше не производить, а ждать, пока откроются лавки. На другой день рубль стал нас заметно тяготить. Простых денег не было ни копейки, а были они очень и очень нужны. Сидя за чаем, Мишин вдруг небрежно бросил:

- Господа! кому не вредны лишние два рубля - может купить у меня мою монету за 15. Мне немедленно нужна наличность.

Все молчали. Гришин сразу понял, что продать рубль не удастся и решил искусственно вздуть его курс.

- Что ты?! Мишин! За него мне сегодня знакомые говорили - 25 получить можно!

- Ах, можно? - поспешил Мишин, поняв друга, - вот так так! А я чуть было его за 15 не спустил, - тебе кажется? - обратился он ко мне. Я тоже все понял.

- Да, да, мне! Отдаешь за 15, что-ли? - полез я в жилет.

Актеры ждали чуда, что из заведомо пустого жилета вдруг вылезут 15 рублей. Это, кажется их, смутило.

- Нет, брат, - поправился Мишин, слыхал, что Гришин говорил? 25 дают. Хочешь за 20-ть: давай деньги.

- Идет! Пойдем в уборную, деньги у меня в пальто.

Мы пошли, но за нами никто не пошел. В уборной мы быстро сговорились. Рубль останется у меня, а Мишин радостно уйдет, яко-бы с двадцатью рублями, играть в клуб. Подогрев ценность рубля, я с Гришиным сядем играть в домино против денежных игроков. Играть с ним будем в один дом. Наличность на троих, а проигрыш в долг под рубль.

Разыграли сцену хорошо.

Мишин радостно убежал, вертя в руках две красных бутафорских бумажки, а я и Гришин бросились к домино. Бросились мы так уверенно и радостно, что за нами невольно последовали. Стали мы играть. Сразу выиграли, но сейчас-же и все спустили. Злой рок стал нас преследовать. Когда пришлось платить из своих денег, я гордо вынул рубль.

Лица у всех вытянулись.

- Да нет… плати просто гривенником.

- Да после-завтра все заплачу.

- Да нет! ты лучше сегодня, а то мы… играть не станем.

- Вот идиот! Ты не знаешь Гришина, что с ним случилось?

- Повидимому, у него воспаление надкостницы грудобрюшно-мозговой преграды.

- Знаете, что я скажу, - вдруг поднялся, откуда ни возьмись, "старец лукавый", - соврала энциклопедия! Рубль ни черта ни стоит! У меня его никто не брал.

Сказано это было с диким вдохновением.

- Никто не брал? А у меня возьмут, да за 25 рублей.

- Возьмут, но не мы! - отозвались игроки. - Продадите - приходите!

Ларжан сюр ля бочка! Знаете старое правило? Наш номер не прошел; мы это поняли и удалились. На третий день курс рубля совсем упал. На нашей бирже началась паника. Не предавая гласности каждой случай, мы, в конце концов, предложили его кому-то за три рубля. Надо ли прибавить, что благодетельствуемый отказался? Наконец, какой-то нахал согласился просто принять его в подарок!!! Ну, что мы могли на это сказать?

Но вот настал и долго жданный будний день! Втроем понеслись мы в первую меняльную лавку. Вошли. Меняла посмотрел на рубль - и вяло сказал: "рубль с четвертью".

- Как так? Ведь он "юбилейный".

Слово "юбилейный" произносилось нами, как бриллиантовый.

- Ну, так что-же? У меня за окном их 10 штук. Потрудитесь посмотреть. За полтора любой вам продам.

Увы! Действительно! Родные братья-близнецы нашего рубля, в аккуратно распластанной стопочке, мирно почивали в деревянной ячейке.

Гришин мне шепнул:

- Пожалуй, врет, выманить хочет!

- А не позволите ли вы, - обратился он громко к меняле, оставить наш у вас, а взять тот, что постарше?

- Пожалуйста.

?!!?.

Грустно вышли мы из лавки. Подходя к театру, Мишин вдруг весело сказал:

- Не все еще пропало, братцы! У нас и гранд рарите ценою в рубль с четвертаком и 7 рублей 30 копеек долгу! Ха, ха!

И нам стало весело. Секрета мы решили никому не открывать, все еще надеясь на призрачную возможность задолжать под него еще рубля 2-3. Нас встретили шумно.

- Что? Как? Сколько?

Гришин стал любезно отвечать, явно симулируя радость и счастье:

- Пока ничего, но обещали справиться по книгам. Через неделю получим ответ.

- Да, но приблизительно?

Мишин вдруг озлобился, и совершенно серьезно сказал:

- Не меньше 100 рублей!

- Ха, ха, ха - послышалось отовсюду.

Но смех был не смешной, а с плохо скрываемой тенденцией глумления. В одно мгновение он прозвучал грустной ноткой воспоминания о безвозвратно кем-то потерянных 7 рублях 30 копейках. Песенка рубля была спета. Он погиб окончательно.

Долго он еще у нас валялся, тщетно стараясь пройти иногда даже за рубль, всем рассказали о его истинной ценности, но его все-таки никто не брал. Нам не верили.

И вот третьяго дня Мишин навязал его мне за рубль с гривенником, оправдываясь, что ему лень сходить в лавку, а я моложе.

И лежит теперь этот рубль у меня в столе - и ждет чернаго дня.